Она скромно стояла в углу класса, полуразвернутая к стене. Я искоса наблюдала за ней, стараясь не выдать своего любопытства - быть может, ей, особе светского воспитания это могло показаться неприличным. Я продолжала молча изучать её покатые плечи и изящный стан. Признаться, эта виолончель привлекала мое внимание во всякий раз моего присутствия здесь... Её смугло-золотистое дерево было покрыто царапинами и отпечатками сотен пальцев. Деки в виде латинских f разместились причудливыми изгибами. Осторожно, стараясь не показаться невеждой, я подошла к ней, и мягким прикосновением погрузила пальцы в 4 её струны, и - никакой гармонии. Расстроена. Острое болезненное чувство гулким эхом промелькнуло во мне. Нет ничего печальней давно расстроенной виолончели... Возможная жизнь этой леди промелькнула перед моими глазами. Вот она только выточена из темного дерева, и кудрявый умудренный годами мастер покрывает лаком её молодую фигуру. Вот она примеряет свой первый темный футляр, изнутри обшитый бардовым бархатом.А затем - предстает, блестя, взору музыканта во фраке и с бабочкой, вмиг оказывается в его мягких руках. Как сильно и нежно он проводит по струнам! В каком упоении извлекает в воздух вибрирующие звуки бархатистых нот! И вот эти двое уже неразлучны - путешествуют по званым обедам и балам, поют для одетых в шелка именитых дам на блистательных балах... Музыкант красив, но - свободен и, ловя улыбки молодых аристократок, удаляется всякий раз в объятиях лишь с виолончелью. А вот музыкант стар, и они поют не ради почета и славы, а ради куска хлеба. А затем музыканта больше нет, и она идет из одних рук в другие, и все новые пальцы погружают в струны смычок. И ах! - она вновь должна звучать как ране, а боль утраты пойманной птицей бьется за деревом плеч. И новые люди, новые лица и звуки... Концерты и вальсы композиторов, дотоле неведомых её вовсе... И она снова привязывается, снова пылает огнем музыки вместе со своим человеком. А затем - школа, и пальцы детей, что то небрежно ставят, ударив о парту, то неловко зацепляясь, смычком же сдирают с боков лак... Новые порезы и раны - жаль, они не умеют кровоточить, жаль виолончели не умеют плакать! А вот она ненужна и стара, и её развернули в угол, и она стоит здесь, расстраиваясь, расстраиваясь... И молча. Так и живут те, кто каждый раз самозабвенно отдает себя искусству и служению людям, кто горя, чтобы колыхать умы, каждый раз сгорает дотла.
Расстроена. Расстроена. Комом в горле поднималось сознание подобной несправедливости, неведомые силы бушевали во мне, готовые наказать того, кто посмел расстроить, обидеть виолончель.
Но я - я ничего не могла сделать, - да что тут может сделать скрипач! - а потому лишь тихо притворив дверь, выскользнула из кабинета. А позднее, проведя пальцами по бумаге, сжав тонкий корпус шариковой ручки, нанесла на страницу невозможную историю возможной жизни одной виолончели.
Расстроена. Расстроена. Комом в горле поднималось сознание подобной несправедливости, неведомые силы бушевали во мне, готовые наказать того, кто посмел расстроить, обидеть виолончель.Но я - я ничего не могла сделать, - да что тут может сделать скрипач! - а потому лишь тихо притворив дверь, выскользнула из кабинета. А позднее, проведя пальцами по бумаге, сжав тонкий корпус шариковой ручки, нанесла на страницу невозможную историю возможной жизни одной виолончели.
