Я расскажу вам историю про девочку со спичками, про Любовь к Миру и усталое отчаяние.
Я расскажу вам историю, в которой впервые за тыщу лет не будет бескрайнего сарказма, непробиваемого оптимизма и шуток, когда шутить не хочется.
Это история об одном настоящем дне моей жизни. И, говоря "дне моей жизни", я подразумеваю дно.
Когда же все это началось? Когда стало
так? Может быть, в тот понедельник, когда после осенних каникул пришлось выходить на учебу? Может, в тот вторник, в который я, перемалывая себя, писала тяжелое эссе на олимпиаду Ломоносова, а потом поехала на лекции, и день был такой долгий? Может быть, в среду, хоть в среду часто было весело и здорово, а вечером на первом занятии по литературе я поняла, что в школе нас совсем ничему не учат?
Все началось как-то вместе, поэтому сложно сказать, когда все стало именно
так.
В четверг мне грозил огромный зачет по истории - по всей культуре 19 века! - "Русский медвежонок", 9 уроков, и после - дорога на занятие в Пединститут (тот самый, что фигурировал в рассказе про апелляцию и готовит к олимпиадам).
Вечером в среду я поздно пришла с литературы, и прочитала только четыре параграфа из восьми. Это заняло четыре листа конспектов в моей а4-тетради. Значит, завтра оставалось успеть выучить остальные четыре параграфа! Меня едва отговорили вставать в 4, чтобы это сделать.
"Завтра" стало тем "днем с подвохом", когда встаешь вроде быстро (осознавая неизбежность происходящего), а потом оказывается, что встать-то ты встал, вот только совсем ничерта не проснулся. На улице холодно, я простывшая - зимой всегда так, зимой не хватает воздуха, каждый вздох причиняет боль - иду до метро. Первым уроком был "Русский медвежонок", который начался с того, что наш кабинет заняли, и пришлось долго и счастливо искать новый, а там не хватало заданий, и пол-урока учитель занималась лишь тем, что печатала "Медвежонка" и ругалась на нас.
Я люблю этот конкурс и обычно пишу его хорошо. И регулярно в задачах по четыре балла заваливаю один-два вопроса из-за своего "второго помысла". Это происходит так: сначала тебе кажется, что правильный ответ - этот. А потом начинаешь думать, что так - слишком просто, что должен быть подвох, что все должно быть иначе. И находишь невероятную логическую цепочку, оправдывающую уже неправильный вариант. В общем, так подводит логика второго уровня и любовь к трудным путям.
К слову о любви. Вы знали, что в китайском для этого слова есть целых шесть иероглифов? Любовь к друзьям, любовь к родителям, любовь к родине, любовь между мужчиной и женщиной (это - иероглиф "тигр"). В японском - три разных слова, три уровня. А в русском слово всего лишь одно.
Это неправильно. Это неправда. Что общего между "я люблю персики", "я люблю тебя" и "я Люблю Мир"? Эти слова настолько разные по своей... огромности, что это не может, не должно быть одна и та же комбинация букв.
Но это было лирическое отступление.
Помните, мы оставили меня на первом уроке в школе, пишущей "Медвежонка".
Итак, я его написала, хотя над многими простыми вопросами приходилось сегодня думать очень долго. Я сидела, подперев рукой голову, и вдруг поняла, что засыпаю, что, кажется, еще немножко, и я просто усну на парте и сама этого не замечу.
Еще с восьмого класса я замечала, что четверг - самый сложный день. В восьмом классе было так: в понедельник ты втягиваешься, во вторник берешь разгон, в среду "переигрываешь" (играешь свою роль слишком усердно), в четверг ты бессильный от "переигрывания" и стыдишься его, и просто очень устал. Четверг - переломный момент недели. А в пятницу открывается нечто вроде второго дыхания, правда, в субботу все снова уходит в минус.
Этот четверг был одним из тех дней, когда ты чувствуешь каждый момент, что вот-вот сорвешься и разрыдаешься, и причиной может быть что угодно, и это - только вопрос времени.
Но ты стараешься не поддаться. Не можешь позволить.
После "Медвежонка" в библиотеке читала оставшиеся параграфы. Успела. А потом, на зачете, у меня даже немного поднялось настроение. Во-первых, учительница истории - это моя очередная первая и единственная вселенская любовь, во-вторых, зачет был легче, чем мы придумали, и в-третьих, нам было весело. Сидеть на первой парте прямо перед
ней, да еще вместе с Ксюшей - всегда весело. Так что на истории мне стало немного легче. А еще в этом кабинете можно пить чай, и я занимаюсь этим регулярно. Мне нужно выдать медаль за распитие чая в кабинете истории. А еще мои отношения с ИА (учительницей истории) можно измерять критерием, соглашаюсь ли я, когда она предлагает еду (и если я соглашаюсь, то все хорошо) - но это уже совсем другая история. Так вот, выпив чаю и наконец-то согревшись (я ждала этого момента весь день), я немного повеселела, да и зачет оказался нестрашным.
Потом был урок английского, потом "окно", на котором нужно было поесть и порешать вариант из ЕГЭ по обществознанию, потом был спецкурс по истории... Весь этот день был такой тяжелый, что мне, пожалуй, даже не удавалось это скрывать, особенно с теми, с кем можно быть честной. На спецкурсе усталость достигла катастрофических пределов, да, собственно, весь этот день проходил под политическим лозунгом "пожалуйста, можно я уже наконец умру?"
А еще во время "окна" оказалось, что у меня сломался замок на рюкзаке. И потому "верный друг" мой растопырил пасть не хуже голодного ботинка. Как ехать с таким (да еще тяжеленным) через полгорода, в странный район?..
Меня порадовала моя Вселенская любовь. Она одолжила мне красную тканевую сумку, с которой можно было поехать. На сумке, к слову, было написано "Ура! Мороженое!". Это было именно то, что нужно.
Конец спецкурса задержался, оставалось все меньше времени, чтобы успеть доехать на занятия по русскому. Я кинула свой рюкзак с менее нужными вещами и оставшимися учебниками в угол класса, который стал мне уже словно дом родной, взяла жизнерадостную красную сумку и отправилась в путь.
На остановке стояли с Ли. Времени оставалось все меньше. Усталость забирала меня, каждую секунду по капле. Отчаяние, безысходность, физическое желание упасть лицом вниз и лечь прямо там, где ты идешь - вот они, спонсоры этого дня. Этого дна.
Времени оставалось все меньше... По факту, от центра до Педа ходит не так уж и мало "железных коней". Есть маршрутка и автобус, которые ходят прямо - добраться можно за полчаса. А есть автобус, огибающий чертовы полгорода, заворачивающий во все странные места, проезжающий Речной вокзал, завод "Труд", завод "Электросигнал", завод "Инструментальный"... и заводящий тебя непонятно куда. Но в конце ты приедешь к Пединституту, это-то несомненно.
А если учесть, что "прямые" маршрутка и автобус были настолько редким зверем, что, пытаясь дождаться их однажды перед лекцией по истории, мы простояли полчаса и так и не встретили ни одного, ехать мне предстояло на петляющем и бесподобном автобусе номер 13.
Он подошел одновременно с автобусом до моего дома. Выбор? Нет выбора. Вставай и иди. Быстрее! Сильная, сможешь, не сахарная, не раскиснешь. Давай! Работай!
Я захожу в автобус. Люди - как шпроты. Я прижимаюсь к стеклу. Мысли "пожалуйста, можно я просто исчезну на середине дороги. Пожалуйста, можно..." Больше не хочется ничего.
Вокруг темнота, темнота и отчаяние. Автобус едет слишком медленно и слишком долго. Вот началось занятие. Вот я опоздала на десять минут. На двадцать. В наушниках Арефьева, но я настолько хочу спать, что с трудом замечаю вещи вокруг себя, с трудом сознаю смену песен. За окном - заводы, бетон, фонари.
Мы едем слишком долго.
За это время рождаются и умирают.
За это время стареет мир.
Я чувствую себя так, будто я и все эти люди, набитые, словно шпроты, едут не по делам, не домой. Чувствую так, будто нас везут в концлагеря. Из одного в другой. Где сожгут, или газовая камера, или что-то еще, нас везут, истощенных, усталых, бесцельных.
Или - мы все на Западном фронте, и нет перемен. И мы не знаем, что нас ждет, и не думаем об этом, и не хотим знать. Мы никому не нужны, мы забыты во времени.
К слову о времени... Вспоминаю фильм "Время". Я поняла, что живу так, будто я - из совсем бедного квартала, и на счету у меня всегда только пара часов. И потому я бегу, потому стараюсь, всегда стараюсь хоть что-то сделать, чтобы получить еще времени, еще хоть чуть-чуть!
А вдруг так оно и есть? Вдруг у меня осталось совсем немного?
Ведь, никто не даст гарантии, что ты не умрешь завтра. Или сегодня. Ведь когда-нибудь это точно произойдет.
А если я умру завтра? Что будет, если я - именно я, а не кто-то другой, не абстрактный "ты" умрет завтра? Если откинуть мифическое "всем будет грустно", мифическое "я не успею совершить что-то важное для людей", то что останется?
Не отданная назад красная сумка "Ура! Мороженое!"
Незаконченная повесть про Лисьё. Как тогда будет? Ведь никто не узнает, какие еще приключения её ожидали, никто не узнает, что у Лисья в голове, никто не сможет расти вместе с ней. Это останется лишь незаконченной книгой. Что тогда будет? Продолжит её кто-то, или вскоре все забудут совсем историю, у которой нет даже финала?
Это все, что останется после меня? Пара блокнотов и пять лет заметок?
Пять лет заметок - это немало.
Но я не согласна так. Я могу больше!
Я могу больше...
И поэтому "я могу больше" я здесь, стою и мечтаю скорее исчезнуть?...
Это нечестно, неправильно, не хорошо.
Вы не подумайте, что мне ни разу не пришло в голову поехать домой, пропустить занятия, поддаться усталости. Мне этого очень хотелось. Хотелось выйти на любой остановке, пересесть на "домашний" автобус, да хоть пройти сто километров пешком! - лишь бы по направлению к дому, а не
туда...
пожалуйста, Боже, пожалуйста, можно я...
Но я не могу. Что я скажу всем тем, кто участливо спрашивал: "И что ты сейчас, в Пед?" Что я скажу ИА - что она зря одолжила мне свою красную сумку? Усталость - не уважительная причина. Нельзя сказать "я не пришел, потому что устал". Такое совсем никого не волнует.
Больше всего на свете я не люблю, когда взрослые позволяют себе сказать ребенку или подростку: "Это все - ерунда. Ты еще не знаешь настоящих проблем, ты еще не умеешь чувствовать, это все не серьезно. И вообще, серьезно - у Пушкина, а ты не Пушкин и не Толстой, так что, сделай милость, делай все, как мы скажем и не отклоняйся от правил. Пушкину и Толстому отклоняться от правил можно, а тебе нет. Вот когда станешь Толстым, тогда отклоняйся сколько захочешь".
Как можно стать Пушкиным и Толстым, если будешь следовать правилам? Не то чтобы я мечтала проснуться однажды Александром Сергеевичем, но все же: неужели вы думаете, что можно стать кем-то, следуя правилам? Можно стать кем-то, если ищешь иные пути.
А "несерьезных" проблем вообще не бывает. Не важно, "детская" она или "взрослая", большой ты человек или "маленький". Акакий Акакиевич из-за шинели страдал, как не всякий "взрослый", "большой" человек страдает из-за своих "серьезных проблем". Так что имейте совесть и прекратите сравнивать! Вот мой ответ. Даже если ты "маленький" - хоть персонаж, хоть человек, ты имеешь право на чувства и на "серьезные" вещи.
Знали ли люди 18-го, 19-го веков, что это такое - загонять себя, целый день быть там, где не хочешь, тратить все свои силы и переламывать себя, чтобы сделать еще один шаг?
Мне не кажется, что они знали.
Это знали люди двадцатого века, это знал, может быть, человек советский, и это знали всегда на войне: хочешь - не хочешь, а ты просто делаешь это, и все.
Просто делаешь это, и все...
Моя остановка. Выхожу из вагона, везущего в крематорий. Последние двадцать минут в моем уголке у окна слишком сильно не хватало воздуха, я не могла дышать, я чувствовала, что еще немного, и воздуха для меня не будет совсем.
Моя остановка.
Я опоздала уже на сорок минут. До корпуса - еще десять. Сколько идет занятие?
Вдруг все уже кончилось?
Больше всего мне хочется сдаться, упасть, сесть на маршрутку до дома, сказать - опоздала и все ушли, была в пробке, я не успела...
Но я не могу.
Надо идти вперед.
Я выхожу из автобуса, иду по безлюдной территории университета, холодно, воздуха по-прежнему нет, замирает дыхание, я стою, дышу, как запыхавшаяся собака, пытаюсь хоть что-то поймать, но воздуха нет!
И тут начинаются слезы.
В этом мире вокруг меня все равно никого нет, поэтому я и плачу, иду в темноте по огромной территории университета до нужного корпуса и плачу, в голос, переходя местами на лисий скулеж и задавленный писк. М-о-ж-н-о-я-у-п-а-д-у-п-р-я-м-о-з-д-е-с-ь-м-о-ж-н-о-_-_-__-_.....
Никому нет до меня дела, я одна во всем этом мире, мне нужно просто сделать, я так устала!!!
Я чувствую себя девочкой со спичками, только без спичек. Мои спички - это мои силы, моя душа. Продать спички - найти себе применение, сделать что-то и получить что-то, стократ восполняющее твою отдачу. А я не сделала этого. Не смогла. И я хотела бы хотя бы погреться о "целость", об огонек своей лисьей душонки, но не могу: открываю свой спичечный коробок, а все спички - сломались, пока я их несла! И я девочка со сломанными спичками, скомканной душой и в разбитых чувствах,и даже от себя мне уже не согреться!...
Лирическое отступление.
Да, мой персонаж плачет. Мой персонаж бывает слабым, бывает сильным. Наши слабости - лишь продолжение нашей силы... И что зазорного в том, чтобы дать персонажу рассказа реветь под холодным и темным небом? По крайней мере, это даже немного красиво.
Лирическая атака.
Я отчаялась. Я ужасно устала. И вот я сказала: "Мир, тебе совсем нет до меня дела! Я так устала. Сделай что-нибудь, Мир. Пожалуйста, сделай что-нибудь, покажи мне, что ты действительно любишь меня! Я прошу..."
Я зашла в нужный корпус, размазала слезы, разделась, нашла нужный кабинет.
На сердце вдруг стало спокойно. Из-за закрытой двери доносился голос, говорящий о князе Святославе и древнерусских глаголах.
Я набралась смелости и проскользнула внутрь.
Внутри читали древнерусские тексты и учились переводить.
Мне пришлось сесть на первую парту.
И после того, как "вина" моего опоздания немного прошла, в глазах снова появился блеск, глаза учительницы иногда попадали на меня, мы будто бы даже тепло друг на друга смотрели, а с древнерусским все шло хорошо. Лекция шла еще почти час с моего прихода, и я точно сделала это не зря, напротив, мне вдруг стало так хорошо и спокойно... что я поняла. Мир действительно меня услышал. Он Что-нибудь Сделал.
После лекции - на остановку, моя маршрутка пришла быстро.
Я дома, Maman открывает дверь, я представляюсь: "Ура! Мороженная!" и стучу зубами от холода.
Пью чай.
Ем еду.
Пишу заметку, в которой снова слишком много боевого сарказма.
Я дома. Я. это. пережила.
На Западном фронте без перемен.
А Мир меня любит.