Категорический императив Лисюши

Жизнь муравьев идет своим чередом. Они не знают, что в мире есть что-нибудь кроме повседневности, и потому не страдают. Более того: они даже не знают, что повседневность  может быть какой-то другой, и потому не хотят ничего менять. Зачем, когда есть проторенные муравьиные тропы?
Я не муравей. Я человек. "Тварь ли я дрожащая или право имею"?
...По всей видимости, имею право, но как-то внезапно осознавать, что муравей может быть счастливее тебя.

Всему есть предел; моя же усталость - вечна (как раз-таки потому, что был предел моим силам). Я могу притворяться, я могу выжимать из себя последнее, но рано иль поздно все закончится тем, что я полечу на дно.

Вы, наверное, думаете, что это смешно слышать от меня; однако за неделями интенсивной работы всегда приходят недели апатии. "Дно" не обязательно должно быть постоянным; для меня достаточной расплатой является то время, когда я не чувствую себя, когда я бессильна и ничего не могу. И чем интенсивнее работа, тем чаще бывают такие периоды.

Апатия приходит внезапно. Когда работаешь на пределе себя, всегда почему-то наивно кажется, что это _может_ быть вечным, что хотя бы в этот раз тебе удалось обмануть природу вещей.

Усталость всегда накапливается к пятнице. Пятница - самый тяжелый и заполненный день недели. Суббота же - самый важный.

"Я устаю
внезапных набегов
шарахаться.
Пережить бы хотя бы
не зиму,
а эту пятницу -
слишком она
на недельной дороге
утёс."

Здесь все - на реальных событиях. Зачем выдумывать что-то, когда твоя собственная жизнь есть одновременно подвиг, и падение, полет и бой (в значении сражения, боя курантов и боя железнодорожным ключом по голове...).

В моменты усталости быть сильнее себя практически невозможно. Шах и мат, флаг тебе в руки, дорогая Лиса.В моменты усталости единственное возможное, что тебе остается - это попытаться дожить до того момента, когда она отступит. Брать новые высоты в это время невозможно; такие попытки только ухудшают положение вещей. И потому надо затаиться, постараться дожить до времени силы и не опустить планку, на которой ты остановился во время успехов и с которой тебе в следующий раз начинать. Лучше затаиться, чем брать слабее.

...Все познается в сравнении. Рыжий более яркий, чем какой-то еще (и потому мне почти никогда не удается избежать чужих взглядов), но рыжий без красной помады имеет намного больше шансов стать незаметным, чем рыжий с нею. Я практикую это в моменты усталости; я стараюсь быть незаметной. "Хотела быть, как ты, невидимой..."
Впрочем, иногда я назло делаю все наоборот и заставляю яркий внешний вид играть на меня. Можно привести внешнее в соответствие с внутренним, а можно - напротив: начать с внешнего, а внутреннее пусть догоняет. Это - мое последнее средство утопающего, когда не остается сил, но оставаться сильным по-прежнему надо.

В этом году я действительно нашла Спасение и Аргумент.
Раньше я часто сравнивала себя с теми, кто заведомо выше - а потом страдала от невыигрышного сравнения. Слова "Почему я не такая? Я слишком слабая, чтобы быть такой!" не давали покоя. И тем нелепее они звучали в моих устах, чем выше был новый мой эталон: ведь брать тех, кто "близко" - неинтересно, только за журавлем нужно стремиться!.. Не думаю, что это приносило в итоге что-нибудь, кроме отчаяния.

Сейчас я знаю несколько вещей. И первая из них состоит в том, что я делаю все, что в моих силах. Всегда. Это - категорический императив Лисюши (как категорический императив Канта, только немного иначе). Я делаю все, что от меня зависит. И поэтому я не должна чувствовать смущения и стыда перед теми, кто находится выше, даже когда они намного сильнее меня. Чтобы стать такими, у них было время. Это заняло у них немало времени. Бессмысленно оценивать себя по одной шкале с теми, кто имел возможность "быть сильнее себя" в несколько раз дольше тебя!
Однако это не значит, что к высоким результатам нельзя стремиться. Это значит только, что когда я буду в их возрасте, я смогу сказать: "Что ж, из меня получилось что-то другое. Но это не плохо. Ведь я знаю, что я всегда делала все, что от меня зависит".

В этом и состоит высшее предназначение человека.
По Канту - в том, чтобы каждую секунду спрашивать себя: а действую ли я правильно? А что, если весь мир сейчас начнет действовать так же?
По Лисюше - в том, чтобы в каждый момент существования делать выбор в пользу лучшего, на что ты способен. Да, это могут быть абсолютно разные показатели в зависимости от ситуации. Иногда твое "лучшее" - сворачивать горы, а иногда - просто не прекращать дышать, чтобы однажды суметь вернуться к сворачиванию гор. Но все это - выбор. Все это - важно. Это - озарение о том единственном, что мы должны (заметка, которую я написала в 2013).

Категорический императив литературного персонажа.

Поезда сквозь меня

Последнее время творческая работа продвигается с какой-то фантастической скоростью. Я пишу стихи когда каждый день - а когда и по три с половиной в день, с разницей в несколько минут, не успевая прийти в себя.

Это сложно.
Это очень эмоционально затратно.

Я веду очень эмоционально затратную жизнь.

"Эмпатия, человечность, сочувствие, катарсис, страдание очищает" - все это в каждой ноте. Только закончилась неделя запредельной усталости и апатии, как снова началось безумное энтропийное расточительство.

И самое сложное - то, что я не могу иначе.
В моих приоритетах искусство _действительно_ стоит превыше всего, причем искусство - это вовсе не разрядка и развлечение. Это огромное землетрясение; каждый стишоч - гибель Помпеи по уровню эмоциональной отдачи.

Искусство превыше всего.
Сейчас я - существо идеальное с точки зрения той меня, которая хочет оставить след в мировой культуре... но катастрофически нежизнеспособная человеческая особь с точки зрения спокойной учебы, планов и жизни в комфорте.
А результаты нужны не только в "сфере искусства". Логичным выводом: распределять силы, стараться, давать себе отдых - но невозможно. Когда сквозь тебя проносится бешеный товарный поезд словесных метаморфоз, ты не можешь сделать вид, что его не заметил. Это предательство. Это измена искусству.

(Не то чтобы я всерьёз настолько самонадеянна, чтобы называть искусством всё, что я делаю. Будем считать, что это часть сценического образа. А что за этим скрыто на самом деле - оставим загадкой для современной науки).

Я устаю чертовски. Раньше меня просыпается моя головная боль. Моё тотемное животное - Понтий Пилат.

Я веду очень эмоционально затратную жизнь.
И горькое в том, что это не то, от чего я могла бы отказаться. Да, это делает мое существование невероятно тяжелым, непонятным для многих, логически необъяснимым. Но это одновременно и высший мой смысл.

Поэтому идеальным персонажем медиа-культуры мне сложно быть: здесь все зависит от внезапных девятибалльных цунами. Я понимаю, что большое количество стихов (равно как их отсутствие) нехорошо для читателя. Но я слишком устаю от пропускания через себя скоростных поездов, чтобы думать еще и о том, как грамотно распределять материалы для паблика.

(Вообще-то я не собиралась писать заметку. Хотела просто вслух удивиться тому, что со мной происходит - и извиниться за эпоху фейерверков. А получилась заметка. Потому что слов в моей голове в любом случае намного больше, чем "scripta manet": сколько бы я ни писала - все равно не могу охватить. Но если совсем не писать - тогда и вовсе не будет меня).

На этой сумбурной ноте я завершаю повествование. Пойдемте смотреть на мои сверхскорые поезда.

Снова про островки

В этом огромном, безумном, летящем с невероятной скоростью мире нам хочется иметь хоть что-то своё. Что-то, что кажется неизменным, что-то, за что можно зацепиться. Островки в бушующей жизни. Но вечного нет ничего на планете, за исключением перемен, и потому мы выкручиваемся как можем.
И потому мы заводим любимые фильмы и любимые книги; врастаем в уютную одежду и не хотим из неё вылезать. Мы судорожно хватаемся за всякую возможность придать чему-то звание "постоянного": колечко, которое можно носить, не снимая? Отлично! Девочка, с которой ты каждое утро ездишь в маршрутке? Чудесно! Фразы, которые подходят тебе и твоим частным случаям жизни? Невероятно!

Мы так бесконтрольно, так беспощадно и безостановочно крутимся в жизни, вращаемся в колесе Сансары! - и так же отчаянно (действие ведь всегда равно противодействию), так же самоотверженно и нелепо пытаемся уцепиться за то, что мы, как нам кажется, в силах удержать.

Ежи близок к истине, а Петруччо - в отдалении; Ежи называл вещи своими именами...
Так же и мы пытаемся давать вещам имена в надежде, что предмет, наделённый словом, нас не оставит. Мы встречаем человека, которому пишем чаще, чем другим - и называем его Собеседником (или другом). Мы надеваем на шею камушек на шнурке и называем его талисманом. Мы слушаем на повторе одни и те же песни, говоря, что они нравятся нам - тогда как на дела мы просто хотим хоть чуточку дольше оставаться в уютном круге.

Мы называем "своими" места, в которых мы были хоть пару раз; мы называем "своими" людей, с которыми говорили хотя бы трижды. Мы радуемся, встречая старых знакомых в толпе, ведь они - часть прежней жизни, часть того, к чему ты привык.

Мы находим успокоение в маленьких ежедневных ритуалах. Намного спокойнее знать, что вечером, перед сном, ты немного порисуешь под музыку, а утром, когда ты в очередной раз встанешь, а за окном будет ещё темно, ты сможешь немного почитать.

Мы наделяем статусом "дома" (или хотя бы временного пристанища) как можно больше вещей. Ведь это ужасно важно - иметь в мире что-то, к чему хочется возвращаться. Поэтому, помимо умных и значимых книг по учебе, я всегда читаю хоть что-то, во что можно нырнуть пусть даже в маршрутке - и почувствовать себя успокоенным.

Вещи поддерживают нас. Мне нравится знать, что рюкзак, пусть даже не способный вместить вселенную, но верно таскающий все мои вещи - всегда со мной. Мне нравится латте и улыбаться знакомым. Нравится думать о человеке, которого я люблю (это - один из самых значимых моих "островков"), нравится писать тексты; носить "лисий" шарф и красную помаду - первое помогает мне чувствовать "дом", второе - уверенность.

Вывод этой заметки отличен от того, что привычно читателям, знающим контекст Антоблогии и меня (кстати, что вернее: что Антоблогия - контекст меня, или что я - контекст Антоблогии?). Я в кои-то веки не призываю вырывать себя из привычного мира, разбиваться о скалы, чтобы только ни от чего не зависеть, бежать вперёд, не глядя по сторонам. Напротив, я хочу сказать: найдите свои маленькие ритуалы, имейте вещи, которые заставляют вас чувствовать себя лучше - это нормально. Жизнь и без того сложна, почему бы не попытаться найти в ней хоть какой-то уют?..

Но знай, мой дорогой друг, что спасают в итоге не вещи, а то значение, которым ты их наделяешь.
Не вещи, а только ты сам.

Любовь и маршрутка

"Так вот оно какое, очищение через страдание, - думаю я, стоя в набитой маршрутке с тяжелым рюкзаком и ноутбуком. - Очищение через страдание. Все ясно. Нравственное совершенствование".

"Очищение через страдание", - напоминаю я себе, возвращаясь в дождливый и потому черный, как тьма, пришедшая со Средиземного моря, день. Я еду в маршрутке спиной вперед, на меня падают чьи-то сумки и чьи-то туши, пахнет духами, бензином и перегаром. Очищение через страдание. Исследователям моего творчества нетрудно будет установить, что символом страдания в моем мире является концепт маршрутки...

Идею катарсиса, со-страдания, совершенствования через боль, выдвинул еще Аристотель, говоря об искусстве. Мне нравится эта задумка. Нравится знать, что страдание - это не просто способ развлечения для эмоциональных юнцов, а вполне легитимная форма развития личности.
Я невольно распространяю этот принцип на все ипостаси своей скромной жизни."Большое" у меня настолько переплетается с малым, что я не отличаю одно от другого. Великое явление целостности вещей. Кто-то сказал бы, что это неправильно, что "глобальное", изобретенное для высоких материй, совсем не годится для "маршруточной философии" постмодернистской девчонки-подростка. Но мне кажется, вселенским пинком к личностной эволюции может быть что угодно. Кто-то может достичь просветления, стоя в маршрутке - а кого-то не спасут и мировые трагедии.

- Сколько можно любить женщину, которая тебя не любит?
- Которая не любит? Всю жизнь.

И это не цитатка из ванильного паблика, а Оскар Уайльд. А цитирую - потому что в некотором роде жизненно (да и что еще остается нашему времени, кроме цитат?).

Свою "женщину, которая тебя не любит" я любила три года. Всю жизнь - не смогла. Да и не планировала, наверное. Возможно, это эгоцентрично, но мне еще слишком много надо успеть, чтобы всю жизнь посвятить невзаимной любви к одному человеку. В конце концов, три года - тоже хорошая цифра, говорят, есть даже книга с таким названием.

Конечно, я была бы не против вернуться в мою любовь к Грустной королеве. Это было комфортное, теплое чувство. Та любовь, которая солнечным светом заливает предметы и делает невыносимое легким и маленьким. В этом чувстве я ощущала себя "дома" даже в самой чужой и враждебной стране.
Оно делало меня целой. Я и сейчас целая, но от него становилась более... наполненной. Более завершенной. И все оттенки абсурдности и невозможности, и все равно бесконечности моей любви...- это было прекрасно.
Но дважды в одну реку не войдешь, и поэтому мне просто нужно жить дальше.

Очищаться через страдание, зарисовывать мир, писать стихи и смотреть, как снег летит вертикально вверх, придавая смысл каждому слову.

Люди, которых любили поэты

Люди, которых любили поэты - кто они?

Я часто задавалась этим вопросом, особенно раньше. Всегда казалось, что Те, Кого Любили Поэты - это какая-то особая категория людей. Чертовски красивые, изумительно сломленные, до завершённости органичные; холодные, как вечная мерзлота - или горячие, как кипящая лава в жерле вулкана.

Люди, Которых Любили Поэты, просто не могут не быть прекрасными: ведь столько им было посвящено!

Меня, признаться честно, порой даже злоба разбирала на то, что Поэтам (а также художникам, музыкантам и прочим творцам) попадались такие прекрасные люди. Думала: и где только их, таких невероятных, находят? Почему поэтам - досталось, а мне - не хватает?! Может, это все те же "признаки вырождения" налицо, и в современном мире просто не существует таких героев и героинь - Симонетты Веспуччи, Лауры и прочих мимолетных видений? Или нужно всю жизнь провести, ожидая, когда они к тебе снизойдут?..

...А в последние четыре месяца мне все стало ясно. "Люди, Которых Любили Поэты" - они, собственно говоря, самые обыкновенные.

Просто Поэты и прочие творцы - гении, и этим все сказано.
Дело в шляпе, вернее, в Концепте Солнца.

"Быть поэтом - это значит то же"... Это значит, что твое Внутреннее Солнце освещает предметы так ярко, что это могут увидеть другие. И это значит, что, когда ты любишь, твой взгляд и твои слова, как огромное светило, заглянувшее на дачу к Маяковскому, делает прекрасным того, на кого ты смотришь.

Дело не в тех, кого любили поэты. Дело в самих поэтах. Дело в том, что любовь и есть та восхитительная штука, то невероятное топливо, которое срезает с глаз пелену, которое говорит: смотри, Иоланта, иди по саду! Которое сдирает с тебя драконью шкуру и голым и обожженным выталкивает тебя в огромный мир.

Любовь позволяет видеть. м4д сказала: мол, "люблю слушать, когда ты рассказываешь о Своей Вселенской Любви! Ты как будто исследователь". А я и есть - исследователь; ученый без монографий, путешественник без карты, прожектёр без проекта, зато с прожектором. Я исследую все, куда попадает мой взор, и потому, оказавшись в любви, я смотрю на нее как на то, что можно попытаться познать.

Я даже придумала, что отвечать, если спросят: а кто она - твоя Вселенская Любовь, твоя "Милая" и Грустная королева?
Отвечать можно вот что: она - та, кто меня вдохновляет. Или: она - мой воображаемый идеал.

И это будет правдой без капли вымысла. Вдохновляет ли она меня? Безусловно. Реалистично ли то, как я её вижу? Конечно же нет.
В этом и суть. Это была любовь, о которой я-из-прошлого сказала бы со стороны: "и где поэты находят таких прекрасных людей!" А теперь я побывала в такой любви, и знаю: люди, которых любили поэты - практически ничем не отличаются от простых смертных. Просто им довелось оказаться в свете поэтова солнца. Им посчастливилось, выпало, звезды сложились - оказаться в нужном месте, в нужное время, в нужной истории для того, чтобы на них своим ясным светилом взглянул поэт.

Это самый искренний обман без обмана, самое лучшее двоемыслие. Вы думаете, поэт не знает, на что он смотрит? О, поэт знает прекрасно. Он видит прекрасно все, что есть на самом деле. Но одновременно с этим радиоактивным лучом он пронзает пространство и время, воздух и плоть - и смотрит в самую душу (свою и чужую), и видит, и чувствует в ней нечто совершенно иное, необъяснимое.

Где-то в середине своей любви я поняла, что любовь есть прощение, что "мы сотканы из неидеальности, как небо соткано из звёзд. И единственный возможный способ любить другого человека - увидеть эту неидеальность в нем и простить ее".
И поэтому я видела, прощала и любила. Я собирала увиденные "маленькие несовершенства" Грустной королевы, я хранила их, как незабудки в гербарии, я расставляла их на столе, как портреты любимых сестер. Я любила, писала стихи и гордилась собой: вот какая я молодец, вот как много я понимаю, я смотрю на нее и вижу не только то, что позволено каждому - но и маленькую несовершенную Л. внутри неё.

А еще чуть позже мне кирпичом с водонапорной башни пришло осознание. Делая вид, что я люблю и прощаю маленькую несовершенную её, не имею ли я в виду маленькую несовершенную себя? Кто сказал, что то, что я, как мне кажется, вижу в ней, является истинным для неё? Кто сказал, что это - она, а не просто моя проекция, моя идеальная голограмма?

И тут мне в очередной раз все стало ясно.
Это совершенно не важно, видишь ли ты в итоге другого человека или себя (особенно если этот другой даже не знает, что ты так скандально и многострадально его любил). Это важно само по себе - то, что ты видишь и чувствуешь. Пусть даже без привязки к реальности. Пусть даже с полным осознанием того, что это вымысел, фикция, что в той, на кого ты смотришь, нет ни капли того, что ты возомнил. Важно то, как это отражается на тебе. Важно то, насколько острее твои глаза из-за любви. Важно то, что дает тебе это чувство.
Нет разницы, любишь ли ты абстрактную Прекрасную даму или какую-то конкретную Лилю Брик - вернее, разница только в том, что живой человек, сам того не зная, может создавать для тебя сюжеты.

Присутствие другого - только катализатор. Плохой или хороший, холодный или горячий - он должен быть, чтобы Внутреннее Солнце поэта светило на полную.
Мы не видели своими глазами тех, кого любили творцы. Мы мало что можем о них сказать.
Мы знаем лишь то, как они выглядели, освещенные и освященные самым ярким на свете сиянием.
И в этом - то самое главное. Это - то, почему стоит любить.

Всем пророкочет голос мой крылатый —О том, что жили на земле когда-то
Вы <...>

- Марина Цветаева.

Объясню все потом

"Я потом все объясню", - написала я в описании подборки песен, составленной по впечатлениям этой ночи.
"Я потом все объясню", - написала я и подумала: а только ли к песням это относится? Это ведь как всегда - говоришь о маленьком, а на самом деле о жизни. Слышите? Я объясню все потом. Может, однажды наступит срок, найдутся время и силы, чтобы понять, чтобы сказать, что было в моей истории, что я делала и для чего, почему поступала именно так.

Но это будет потом.

Сейчас я просто составлю подборку песен, просто полночи не буду спать, просто соберу изумительную коллекцию "ошибок рыб". Буду необъяснимо, необъясненно, неоправданно, звонко делать то, что приходит на ум, жить неподражаемо ярко свою единственную судьбу.

Этой ночью была гроза.
Я просыпалась от артобстрела дождя, пытаясь понять, сколько времени и значит ли такой ливень то, что на физкультуре утром нас не выгонят на улицу (думаю - значит).
В полчетвёртого, когда ливень превратился в грозу, я не смогла больше лежать. "Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город"! Скорей выныривай из-под одеяла и заваривай чай!
В такую грозу невозможно уснуть. Молнии освещают все ярко как днем, а непрерывно рычащий гром в 4.30 пробудил сигнализации у машин.

Я не говорила еще, что на кухне у меня - муравьи?
Так вот, теперь говорю. Это для Истории так же важно, как "мешать божий дар с яичницей".
Сейчас я живу у бабушки в Академе, чтобы не так далеко было ездить до универа. И муравьи, как выяснилось, современное бедствие городка. Домашние, полупрозрачные и, в целом. почти безобидные. Не считая того, что именно с муравьями у меня ооооочень... натянутые отношения.
Но за три недели я почти что привыкла. То есть, а что еще остается? На ультиматум "либо я, либо вы!" они пока не сильно отреагировали. Так что приходится влачить политику мирного сосуществования (и планомерно пытаться друг друга изжить). Решать проблемы, так сказать, по мере выползания.

Собственно, это было лирическое отступление о муравьях.

Сейчас я вспомнила о них потому, что, выйдя во время грозы на кухню, я обнаружила их в каком-то невероятном количестве. Они возникали тут и там, как головы Гидры, которые отрубал Геракл...
И я подумала: а может, они тоже просто не могут спать из-за грозы?

Но эта идея ничегошеньки не изменила в моей душе и не заставила меня проникнуться к ним симпатией. Так что это все равно было лишь лирическое отступление о муравьях.

...Оказавшись на кухне (в полчетвёртого ночи!), я решила сварить макарошки на завтрак (эта фраза тоже неплохо передает мое положение в картине бытия).
Заварила чай, полистала твиттер (из-за чего разварились макарошки), выпила чай.

Остались я, выпитый чай и макарошки.
"Кошка, чинара и я".
Слишком много Контекста в этих словах.

Гроза то делала вид, что затихает, то разгоралась с новой силой.
Надо ли спать?
За это я не люблю осень и зиму: летом в такое время можно было уже любоваться рассветом. А сейчас сиди полчаса, сиди час - и все равно за окном будет так же черно, как будто мир растворился в Великом Ничто.

Теперь для совершенства бытия нужно забраться под одеяло и слушать музыку.

Я включала то, что казалось мне идеальным для этой ночи, дрожала то ли от холода, то ли от восторга, и все, оставшееся во вчерашнем дне, все, что нужно бы "объяснить", показалось неважным. Я лежала, раскинув руки, умирая от счастья, "и в этот момент - я клянусь - мы были бесконечны". Мир был совершенен.

Все, что еще днем казалось треснутым, находившимся в не-равновесии, сейчас было целым.
Это был лучший момент, который вспомнит однажды Андрей Болконский.

Уснуть на часок и стать частью космоса и теплого одеяла было бы самым подходящим завершением рассказа, но запечатлеть в словах эту святую ночь было важнее.

Крохотная песчинка в океане бытия.
Самый совершенный элемент биомассы во вселенной.

Есть только ночь, кошка, чинара и я. Остальное не важно.

Истории

Джули всегда была очень ласковой крошкой -
Верно, из золота сердце у маленькой Джу.
Чьи-нибудь слезы увидит - бросается кошкой:
"Ты не плачь, я такое тебе сейчас расскажу!"

Дженни - заноза, при этом ужасная плакса.
Хочет быть первой, но ей нечасто везет.
Завидует Томми (у Томми веселая такса)
И в одиночку яблоки дома грызет.

У Мэри в косичках запутался солнечный лучик -
Так говорят о ее льняных волосах.
Мэри боится собак и уроков не учит:
Мертвых воробушков не хоронить нельзя!

Саре всегда попадает от старшего брата -
Он говорит, что ему не нужна сестра.
Сариной маме вновь урезают зарплату,
А хлеб закончился в доме позавчера.

...Годы идут, а все остается как прежде.
Мэри боится собак и громких часов,
Дженни придирчива к людям, еде и одежде,
И в приступе злости - мастер словесных шипов.
Дженни завидует Джули, а Джули не прячет
Улыбку и россыпь веснушек на белых руках.
Старший брат Сары встречается с Джули, а значит,
Больше у Сары не будет слез на щеках.
Мэри знакомство с Джули дарует веру
В светлое завтра и что-нибудь типа того...
Дженни все так же хочет быть самой первой,
Но это по-прежнему вовсе не так легко.

Прости меня

О, прости меня -
За мои стихи и мои слова
И за то, что творит больная моя голова.

Я
Не должна была этого чувствовать...
Но теперь уже поздно.
На улице по-октябрьскому морозно,
И скоро
Только сильнее начнёт холодать
(Впрочем, к этому мне - с тобой - не привыкать).

Я выхожу гулять.
Я иду
По Октябрьскому мосту,
По площади Ленина
Прохожих глазами стрелять.
Чёрных волос прядь
Намотала на палец Каренина:
Ей ли
Нечестной любви не знать?

Но пропадать так пропадать.
И я бросаюсь - нет, не под поезд -
в объятия жизни.
Мне нужно Что-нибудь Совершить,
Чтоб разрешить себе
Глядеть в твои неземные глаза
И стать не настолько чужими.
Может,
новая полоса
Мне хоть каплю в этом поможет.
Зрители предположат:
"если сложатся звезды -
Ей повезёт".
Стрелка часов ползёт,
А я,
Как Белка
В космосе и в колесе
Верчусь на новой взлётной своей полосе:
Мне нужен верный старт.
Красивый стюарт
Принимает меня в ряды покорителей неба.
Но мне в покорители - рано.
Мне бы
Для начала исследовать
И зализать те раны,
Оставленные твоим холодным приветом.

Тираны
Ссылают людей в лагеря,
А я высылаю тебе слова
И не жду ответа.

Конечная остановка

В детстве конечная остановка
Казалась мне краем света.
А нынче я
считаю дни от лета до лета
(даже если осень едва началась)
И знаю, что мир огромен.

Среди его хроник
И ты, и я
Лишь два кратких имени на букву Л.
Теплый город меня согрел,
Но сперва заморозил.

В стихах и в прозе,
В сердечной жаре и морозе
Я вспоминаю тебя.

Твои глаза подорожника цвета,
Но это не значит,
Что смогут меня исцелить.
Мне не достать
Билета к твоей душе.
Останется мне
Дипломатически воду лить
В слу-чайных беседах.
Счет всегда в твою пользу:
Выпад - туше,
И мои атташе
возвращаются в дом
И бессильно разводят руками.
Может быть, прав Мураками,
Говоря,
Что звезды на дне колодца видны острее.
Ведь я - на дне,
Но как меня греет
Свет твоих неидеальных созвездий!
В моем новом подъезде
На шестом этаже,
В этом спокойном доме
Не место
Твоему несуразному протеже.
Но разве хоть где-нибудь - место?
Разве хоть где-нибудь...
Разве хоть с кем-нибудь, кроме?..
Это нечестно.

Я захожу в автобус,
И он отправляется до конечной.
Может, однажды
Мы станем ближе
На целую встречу.

Оберег

Рано ли, поздно
Все попадают в Питер.
Вошел в чужой город,
Ноги вытер,
Стоишь смущенно
У дождевого порога.
Может, и наша дорога -
Может, и мы с тобой
Когда-нибудь будем там.
А пока ты моя - не моя
Бегущая по волнам.

У Андерсена русалка
Обменяла свой голос на ноги
Ради шанса любви.
Но я не она.
Я знаю: зови не зови,
А шанса не будет.
Поэтому на своих
Уже присущих ногах
Выбиваюсь в люди
И заставляю свой голос читать стихи.
Мне говорят: не плохи,
Но ты не слышишь,
И я обращаюсь морскою пеной.

Я не верила в силу любви.
Но жизнь теперь кажется бренной,
Если хоть день о тебе не пишу.

Здравствуй, милая.
Об одном (как и о всем другом) тебя не спросила я:
Ты же не против?
Что я
чертовски влюбленно
Тобой дышу.

А ты спи спокойно.
Пусть тебя не волнуют мои
Девятибалльные - или, скорее, стобалльные волны,
Которые _о_ берег твой
Стучатся прибойно.
Пусть любовь моя
Будет личный твой оберег
И хранит тебя от ветров
и холодных рек.

Обыграла

Я хотела бы снова дома
Стать не гостем,
а просто собой.
Гадальные кости
Глаголят наперебой,
Что ждет дорога,
Тревога
и непокой,
И много работы...

Я надеюсь, что ты
не мучишься от икоты,
Когда я снова тебе пишу.
Единоборством ушу
Любовь смиряет даже самых строптивых и рыжих.
Как бы мне выжить
И не сгореть до срока, зная тебя?
А если сгореть, то хоть каплей тепла
Тебя обогреть, любя?

Море тепла - но все равно будет мало.
Твои реплики - жало,
Мои - всепрощение слез.

Ты меня обыграла
И даже не предупредила,
Что это всерьёз.

Внезапная

пост, где лисачитает (вслух)

Ты играешь моими же картами,
Но по собственным правилам.
Ворвалась в мою жизнь, протаранила
Себе колею,
(И я
Всеми прошлыми бардами
Тебе пою).

В дверь звонила мне гостем непрошеным,
Заставляла писать о любви.
Значит, все-таки ты - хорошая,
Раз отныне все строки - твои?

Значит, есть в тебе искорка чья-нибудь,
Если я, забывая про сон,
Разношерстными дерзкими ямбами
Выпеваю тебе перезвон?

Раз твоим несмолкающим именем
Выметаю из сердца тоску?
Я тебя, такую любимую,
Как последний патрон,
Берегу.

По примеру Армстронга

пост, где лисачитает (вслух)

Нас сплели в морской узел,
Как провода от наушников.
Мне порой кажется,
Что в мире приспешников и показушников
Мы живые одни.

Умолкают огни
Ночного города,
И остаётся только лишь синий цвет.
Ошибок нет;
Есть только опыт и чувства.
Моя любовь одного актера
Превращена в искусство
На выходе
Из сердца А
До человека Б.

Луи Армстронг играл на трубе,
Но учился без учителей,
Оттого на губе
Иногда возникал тяжёлый нарост,
Мешающий чувствовать звуки.
Тогда
Армстронг брал в свои руки
Обычную бритву
И метод действия был крайне прост.
Это было больней,
Но только так
Можно действовать и ощущать.

Поэтому _ты_
Не сможешь меня
Разочаровать:
Ведь дело-то не в тебе!
Я просто хочу играть на трубе
И чувствовать мир.
И оттого ты для меня...
Не то что кумир,
Но... ориентир.
Личное средство
Для обострения чувства.
Только так направляешь слова
В ценное русло.

д'Арк

пост, где лисачитает (вслух)

Вся такая зельбштендихь унд штарк
(Или же индепендент энд стронг),
Я, как Жанна Д'Арк,
Заправляю последний патрон
В своё непутевое сердце.

О тебя не согреться
Мне.
Но по чьей вине
Я не в силах ни ближе стать, ни отречься
От имени твоего?
Одиссей на крепком Арго
Покорил океан,
А я тумана далёких стран
Не видела тысячу лет.
Менестрель становится рыцарем
И приносит обет
Хранить Королеву.

Мне не стать твоим другом,
Твоей правой рукой -
Или хотя бы левым
Мизинцем твоей руки.
Плечи мои узки,
Но глаза широко открыты,
В них горы и степь.
Я - фокстрот, а ты степ,
Мы с тобой никогда не станцуем.
Твой образ во мне любим,
Прекрасен и нерисуем.

Снова бессонная ночь.
Моя любовь к тебе -
моя непутевая дочь,
мой стыд и мой цвет -
Собирает тебе букет
Из сотен комет.

Возвращайся скорее домой,
Пусть тебя берегут мои демоны.
Не летай под открытой луной,
Не терзайся дилеммами -
Самое сложное я оставляю себе.
Я хожу со скоростью сто километров в час
И иногда, разогнавшись,
Прикасаюсь к звезде
(А потом остужаю кипяще-горячие пальцы).
Тысячи лет
У Мира на пяльцах,
Но в них
Никогда
Не будет нас.

Подозрительный день

Бывают на свете такие дни, про которые всем сразу ясно: ничего хорошего здесь получиться не может. Вот ты встаешь с кровати и чувствуешь: равновесие в мире нарушено и все, все, за что ты возьмешься сегодня – пойдет наперекосяк! Однако быть фаталистом давно не модно. Современный человек гордо считает, что только он сам хозяин своей судьбы. Поэтому даже в такие заранее неудачные дни мы старательно отрываем себя от кровати и пытаемся сделать то, что было запланировано.

            А зря.

            Началось с того, что я не проснулась запланированным ранним утром, когда птички поют, солнце только поднимается над деревьями и все живое на свете, казалось бы, приспособлено к высокоэффективному выполнению дел. Я проснулась в пол-одиннадцатого, потому что ночью долго не могла уснуть. Долго не могла уснуть я по совершенно неизвестным причинам; но когда это наконец мне удалось, кот решил, что его срочно надо погладить. Так и понеслось: я гладила кота, отставляла его в сторону, засыпала – и, казалось, уже через секунду просыпалась снова, потому что надо было опять погладить кота. В четыре утра я не выдержала и попыталась выставить его за дверь, но он был настойчив и прежде, чем я успевала закрыться, на реактивной скорости залетал ко мне в комнату.

            И поэтому я проснулась в половине одиннадцатого. Солнышко все еще светило, а птички пели. У меня оставался призрачный шанс позавтракать, провести утро в тишине и покое и все успеть.

            «А парикмахер в одиннадцать?!» – вдруг, громом среди ясного неба, вспоминаю я. Срочно звоню по телефону и переписываю себя на другое время. Теперь можно завтракать.

            Затем добираюсь до ноутбука, намереваясь поработать. В душе – первобытный ужас и крохотный лучик надежды, потому что этой ночью один знакомый дракон на дистанционном управлении пытался решить проблему с программой, отказывающейся показывать миру видео с моим обзором скетчбука.

            Программа стоит. Только вот папки, в которой были все материалы по видео, - нет. Вчера была, а сегодня – мистически исчезла. В ней находилась исходная видеозапись в единственном экземпляре…

            Надеясь, что отчаиваться рано, я заглянула на жесткий диск, куда (если в мире бывают чудеса) была бы скопирована эта папка. Папки не было. Был только файл проекта. Ради интереса я попыталась открыть его установленной программой, но он даже открываться не пожелал: смонтирован в более поздней версии программы.

            Внутри меня что-то рухнуло. Видео, которое я монтировала двое суток, игнорируя своеволие вылетающей программы, которое я снимала на телефон, привязанный канцелярскими резинками к настольной лампе – только чтобы порадовать тех, кто его ждал!.. видео больше не существовало.

            Ситуация была фифти-фифти. Наполовину смешно до упаду: какой же злополучный этот обзор, что я снимала его дважды, монтировала через тернии, выгружаться он не хотел, а потом просто исчез! А на другую половину было убийственно, непередаваемо грустно. По той же причине.

            У меня не было никаких закономерных объяснений такому поведению мироздания. Некоторые трагические истории еще можно как-нибудь оправдать, но здесь… у меня оставался только один вариант: должно быть, какому-нибудь Небесному Тюленю (см. мультфильм «Прачайку») настолько не понравился мой обзор, что он употребил все свои силы на то, чтобы не дать ему появиться. Вот так.

            Следующие полдня я страдала. Не так-то просто смириться с тем, что прожект, на который потрачено столько сил, канул в небытие. Потом я решила пострадать обо всем на свете – раз уж на то пошло. И принялась грустить не только из-за обзора, с которым, как мне казалось, я всех подвела, но и из-за жизни вообще.

            А потом пора было прекращать грустить и отправляться  красить волосы. Краска была уже куплена, тот салон я уже посещала… волноваться, казалось, было не о чем.

            Нет, конечно, в свете Предчувствия, озарившего весь сегодняшний день, волноваться стоило. Было прямо-таки очевидно, что даже такое пустяковое дело как покраска волос непременно пойдет не так!

            Но я не обратила на эти мысли внимания. Мало ли что мне кажется! Жить-то надо.

            И я пошла красить волосы.

            Подвох ощутился едва я переступила порог парикмахерской.

            - Здравствуйте, я на 14.30 на покраску.

            - 14.30? Но покраска у нас только на 15.30… вы, наверное, перепутали!

            О, глупая маленькая Лиса. Очевидно ведь, что это был ЗНАК!.. Но я не послушала. Я воспользовалась подвернувшейся возможностью: у мастера было свободное время, чтобы покрасить меня прямо сейчас, а не час спустя.

            Но девушка-мастер оказалась совершенно не та, которая всегда работала здесь и к которой я собиралась попасть!!!

            Я ничем не выдала своего изумления. Я подумала: в конце концов, много ли умения надо – покрасить короткие волосы. С этим справится кто угодно. И я села в парикмахерское кресло.

            Сначала все шло неплохо. Мне красили волосы под попсовые песенки на радио, потом отпустили на диванчик «настаивать» краску. Я читала книгу Норы Галь об искусстве слова и переписывалась с Тошей из Ставрополя, у которой сегодняшний день тоже не задался.

            Пришла пора смывать краску. Меня посадили к «головомойке» и принялись поливать. Бог мой, какая неудобная была эта головомойка! Самая неудобная из когда-либо встреченных мной за всю мою долгую жизнь… Сидеть, запрокинув в нее голову, было прямо-таки больно, но я утешала себя мыслью, что скоро выйду отсюда счастливая, еще более рыжая и обновленная.

            Потом меня стали сушить. Сушили меня как альпаку. Как, разве вы не знаете, как это? Давайте я вам расскажу. Альпака – животное, похожее на ламу, дающее шерсть. Следовательно, шерсть у альпаки растет пышно и весело. В интернете есть множество фото альпак, улыбающихся в камеру, а на мордашки их спадает густая лохматая челка.

            Вот такой альпакой выглядела и я, когда все мои длинные пряди под магией расчески и фена были равномерно распределены по лицу. Я смотрела сквозь завесу челки как сквозь шторы и мысленно хихикала над своим «альпаковым» образом.

            В один прекрасный момент я начала замечать, что цвет на длинных прядях практически не изменился. Этим он разительно отличался от более коротких волос, приобретших насыщенный грейпфрутовый колер – которым, смею заметить, должна была покрыться вся моя голова!

            - А… чего это здесь так сильно отличается цвет? – безнадежно спросила я.

            - Да я вроде бы всю краску извела, и расчесочкой расчесывала, не знаю, не знаю… - робко ответила девушка-мастер. Видимо, различие цвета было настолько очевидным, что ей даже не пришло в голову это отрицать. Я тяжело вздохнула  и попыталась смириться и с этим.

            Я складывала в рюкзак кошелек, прежде, чем выйти, - как вдруг за моей спиной раздался страшный грохот. Это полетела на пол и разбилась вдребезги стеклянная ваза у столика маникюрщицы.

            Было в этом нечто глубоко символическое. Именно так в течение дня разбивались о скалы реальности мои мечты о хорошем «сегодня».

            Я позвонила маме и договорилась встретиться с ней у метро. После того, как это произошло, мы отправились дальше в путь. И вдруг характерный грохот раздался снова! Это у кого-то упала и разлетелась на осколки банка с соленьями…

            Я решила, что нужно как можно скорее попасть домой. А то перспектива гулять по городу и приводить к кончине все стеклянные предметы мне почему-то не улыбалась. Однако надо было еще зайти в магазин.

            - Ты не разговаривай со мной слишком много, - предупредила я маму. – Я несу в себе идею рассказа.

            - Хорошо, только не забудь, что тебе еще наполнитель потом нести, - не растерялась маман.

            Я шла и размышляла о том, как все-таки странно устроен мир. Если просто прожить такой день – будет досадно и неудачно. А если написать об этом, скажем, юмористический рассказ в духе Тэффи  - станет как будто и легче…

            У зоомагазина, в котором предстояло купить наполнитель коту, произошла небольшая размолвка. Я настаивала на том, чтобы пойти домой прямо сейчас, с пакетами и покупками, а наполнитель купить, предположим, завтра. Потому что в такой подозрительно неудачный день домой нужно попасть как можно скорее! Тем более что наполнитель был вещью многофункциональной: у него могла оторваться ручка (такое бывало не раз), а еще сегодня – в виде исключения – он мог бы, к примеру, упасть и рассыпаться на дорогу. Это было совершенно в духе подобного дня!

            Итак, я отказывалась покупать наполнитель. После недолгих переговоров мы с маман пришли к выводу, что я с пакетами отправлюсь домой, а она купит наполнитель и заглянет еще кое-куда.

            И я поспешила в квартиру, надеясь, что это положит конец злополучному дню. По дороге я думала о том, что человек, конечно, творец собственной судьбы, но если ясно, что день, хоть ты тресни, собирается быть неудачным – то лучше его послушать. Иначе себе дороже.

            Я пришла домой, включила многострадальный ноутбук и принялась за рассказ.

            А ручка у наполнителя все-таки оторвалась.

Взрослая жизнь

Деловые люди сидят на фейсбуке, а я вк. Я валяю шерсть и изредка - дурака... Мне не нужно любви, мне отсыпьте немного славы - и каноэ, чтобы добраться на берег правый, если вдруг случайно на левый меня занесёт. Те, кого я считал врагами, просто делают мёд; я люблю мёд густой и почти что белый... Мне восемнадцать, пора приниматься за дело.

Мне восемнадцать, а я готовлю в гербарий тысячу бархатных розовых лепестков. Мне восемнадцать, я маленький элитарий, над гнездом кукушки рассыпавший ворох стихов. Я не воин, но я умею сражаться, мой доспех - солнце в июльском лете. Все это нужно мне, чтоб выражаться - и лучше само-, а не бабочками, "как леди".

Мне восемнадцать, я вышиваю розу - ни на что посерьёзнее я не гожусь. Мне в филологи-искусствоведы давали прогнозы, но, кажется, я никогда не угомонюсь. Я не умею лечь и уснуть убитым, но обожаю смотреть свои странные сны. Над водою зацвёл придуманный куст ракиты, а я считаю дни до новой весны. Я постигаю науку дышать свободно, не бояться высоких и обходить мимоз. Во взрослую жизнь вхожу душой инородной, как единоличник у Мандельштама идёт в колхоз.

Я обучаюсь работать, как в годы строек, нервы мои - как корабельный трос. Экзамен по жизни сдавала сама, без троек - и это повод не вешать свой греческий нос.

Я никогда не вырасту и не сдамся; изобрету три тысячи новых слов. Стану ответственной, тёплой, как музыка Брамса...
Самое лёгкое во взрослой жизни - стирка носков.

Двадцать один

В нашем мире талантов сейчас - как собак нерезаных. Ими можно вымостить город вместо щебня. Они пишут пьяными и редактируют трезвыми, заветы Хэмингуэя свято храня. Они верят, что только им дано нечто важное, что только они могут Бога позвать на чай... Пишут проповеди, спасают страждущих, вежливо добавляя "не хочешь - не отвечай".

Они знают, что можно устать и в семнадцать, и в десять - даже если весь мир будет их обвинять во лжи. Сциентисты сказали: душа ничего не весит, но _они_ знают, что тяжела, как во льдах моржи.

Пальцы их выбивают на клавишах азбуку Морзе; этот стук превращается в песни в чужих проводах. Им давно бы хотелось врезать кому-нибудь в морду - но не хочется от ударов самим пропадать.

Им давно сказала кукушка: "чего зависли, словно медленный интернет по сети вай-фай? Ничего не стоят ваши дурацкие мысли, так что либо умри - либо, дружок, страдай". Обозвали кукушку мелочной пустомелей и пошли по домам, не планируя завтрашний день. Но вопрос: вдруг до них все сказали и спели? на их лица отбросил тревожную серую тень.

Утром снова на бой - или, вернее, на бойню. Повседневности молот скользит по их черепам. Каждый из них под сердцем своим носит тройню: вдохновение, горечь несчастья и личный храм.

Развелось у нас гениев нынче - хоть стой, хоть падай. Короли-королевы бессмысленных уличных драм... за правду свою готовы сражаться эспадой.
А душа, говорят, весит двадцать один грамм.

Дети-поэты

Одинокие дети
Вырастают поэтами
(И слова прорастают из них, как весной - трава).
Одинокими
Вопросами и ответами
Забивается голова,
И тогда ничего не остаётся:
Надо же как-то жить,
Когда не молчится, не говорится и не поётся,
И не с кем дружить.

Саре тринадцать, Сару дразнили в школе.
Сара из скромной и очень бедной семьи.
Не во что наряжаться, и не зовут в гости к Молли -
Девочке с модной чирлидерской скамьи.
Саре нравится Джимми, Джимми нравится Молли -
Ну-ка дружок, угадай-ка, кто будет за бортом?
Сарино сердце пружинит, бьется литаврой от боли.
Так почему же Саре не написать о том?

Рыжая Дженни вечно сидит в телефоне,
Быстро по клавишам, как пулемётчик, стучит.
Её улыбка непрочна - фломастер на мокром картоне:
Только затронь, и порвётся счастливый вид.
Если бы кто-то знал, что родители Дженни
Громко ругают друг друга и день и ночь.
Дженни строчит на смартфоне на автозамене:
"Боже, прости, что я никудышная дочь".

Мэри ходит на танцы. Мэри подруги сказали,
Что для балерины она чересчур полна.
Мэри не ест третьи сутки, с бабушкою скандалит.
Если бы бабушка знала, чья это все вина!
Сводит живот у Мэри, она ощущает слабость,
Она игнорирует боли и дурман тошноты.
Только в поэзии Мэри видит какую-то радость,
Веря, что слезы её превратятся в цветы.

Джули - душа компаний, Джули всегда смеётся.
Каждая хоть немного завидовала бы ей.
Только никто не знает, что внутреннее солнце
Джули давно не греет в саду застывших камней.
Джули всегда успешна, Джули очень устала,
Ждёт, что однажды кто-то поймёт, что с нею не так!
Ну а пока твердит, что делает слишком мало,
Надо работать больше! - и ускоряет шаг.

Так
Одинокие дети
Вырастают поэтами.
Души их прорастают
Цветами в саду камней.
Дети стихи наполняют
Своими недетскими бедами.

Дети-поэты
           сгорают
                  Раньше других детей.