Я всегда буду помнить свою восемнадцатилетнюю осень - первую взрослую осень в Академе, платоновскую рощу Академии.
Она никогда меня не отпустит. Возможно, многое ускользает из памяти, но я чувствую эту осень нутром; она застряла, стоит как кость поперёк горла, болит - но так плотно в тебе обосновалась, что учишься принимать, что эта кость останется здесь навечно, срастётся с твоими костьми.
Это была невероятно одинокая, прекрасная осень.
Это была осень на самом краю, на пределе.
Я делала всё, что от меня зависело - и даже больше. Я вставала одна, собиралась на учёбу одна, надевала платье, пальто, солнечные очки, шла на остановку, что в детстве казалась мне краем света... Дни были тёплые, будто это была не осень, а Машина Счастья Лео Ауфмана, которая своими чудными картинами заставит тебя плакать навзрыд и реветь пятилетней девочкой.
Я прыгала выше головы, смотрела дальше того, что вижу. Я топилась в работе - как деревенские девушки топились в прудах от несчастной любви и становились русалками. Когда мне хотелось есть, я пила кофе (и верила, что теперь смогу всё сделать лучше). Когда мне хотелось спать, я старалась выкладываться ещё больше (чтобы это сделало лучше меня саму).
Я была... такой молодой, такой одинокой, такой щемяще-прекрасной.
Я думала о Ней круглые сутки, топилась в любви, а не от любви, писала стихи каждый день - а иногда по нескольку в день. Мне было так невыразимо, так безысходно грустно - и так хорошо!..
Мне казалось, что всё на свете имеет значение. И всё имело значение. "Пахнет лошадью улица Ильича, город съедает осени саранча...". Я пропадала на учёбе с девяти до девяти, ходила на миллион дополнительных предметов (античная литература, история искусства, литературоведение) лишь потому, что они были так хороши, что я не могла их пропустить. Я уставала ужасно, катастрофически - так, что буквально касалась упругих стенок потустороннего мира. Я упорно изматывала себя - надеясь, наверно, что всё это для чего-нибудь нужно. Я верила, что небо милостиво лишь к тем, кто не знает пределов, чья единственная цель - сделать, успеть "всё или даже больше".
Это была самая лучшая осень.
Её не было рядом, чтобы чем-нибудь помешать моей любви и моему одиночеству.
Собственно, это и превратило Её из горькой, скандальной, "ничьей" женщины в Грустную королеву. Открыло двери и окна моему солнечному свету. И я открыла солнечному свету глаза. В моей голове Она, щурясь, подставила ему лицо...
"Ничто не повторяется дважды, моя милая".
Будущая осень никогда не станет такой, как предыдущая.
Такой, как моя самая сладкая осень, горчащая прелой листвой.
Такой, как жаркое увядание моей Королевы.
Вещи не повторяются дважды.
Я слышала, женщине, потерявшей нерождённого ребёнка, нужен год, чтобы отгрустить это. Чтобы отпустить до конца - намного больше, пожалуй, вся жизнь... Но чтобы отгрустить - год. Это связано с тем, что, ожидая его появления, она представляет его в каждом времени года. Смотреть на снег зимой, нюхать весенний воздух, улыбаться душному лету... Шуршать листьями осенью. Когда круг замыкается, становится лучше.
Любовь к моей королеве уходила так же.
Она сдавала крепости постепенно.
Я ждала, что всё закончится в феврале. Первые стихи к Ней были написаны в феврале.
Но я ошибалась. Ведь по-настоящему всё началось прошлым летом, после июня.
Тогда мы перестали видеться. Тогда стихи вырвались, вылились из моего сердца, как река выходит из берегов.
Эта река текла целый год.
Сберечь Её на краю света от увядания осени.
Пережить тысячу маленьких смертей от Её холода зимой.
Взмыть солнечным золотом в небо, к Её вершинам - весной.
Стать королевой лета и забыть Королеву Зимы.
Я отгрустила свою любовь и осталась целой.
И вот она, новая осень, и другая любовь, такая же вечная, такая же сильная - как с этими любовями оно и бывает. Жизнь продолжается, друг мой.
Жизнь продолжается...
Но я всегда буду помнить свою запредельную осень.
Она никогда меня не отпустит. Возможно, многое ускользает из памяти, но я чувствую эту осень нутром; она застряла, стоит как кость поперёк горла, болит - но так плотно в тебе обосновалась, что учишься принимать, что эта кость останется здесь навечно, срастётся с твоими костьми.
Это была невероятно одинокая, прекрасная осень.
Это была осень на самом краю, на пределе.
Я делала всё, что от меня зависело - и даже больше. Я вставала одна, собиралась на учёбу одна, надевала платье, пальто, солнечные очки, шла на остановку, что в детстве казалась мне краем света... Дни были тёплые, будто это была не осень, а Машина Счастья Лео Ауфмана, которая своими чудными картинами заставит тебя плакать навзрыд и реветь пятилетней девочкой.
Я прыгала выше головы, смотрела дальше того, что вижу. Я топилась в работе - как деревенские девушки топились в прудах от несчастной любви и становились русалками. Когда мне хотелось есть, я пила кофе (и верила, что теперь смогу всё сделать лучше). Когда мне хотелось спать, я старалась выкладываться ещё больше (чтобы это сделало лучше меня саму).
Я была... такой молодой, такой одинокой, такой щемяще-прекрасной.
Я думала о Ней круглые сутки, топилась в любви, а не от любви, писала стихи каждый день - а иногда по нескольку в день. Мне было так невыразимо, так безысходно грустно - и так хорошо!..
Мне казалось, что всё на свете имеет значение. И всё имело значение. "Пахнет лошадью улица Ильича, город съедает осени саранча...". Я пропадала на учёбе с девяти до девяти, ходила на миллион дополнительных предметов (античная литература, история искусства, литературоведение) лишь потому, что они были так хороши, что я не могла их пропустить. Я уставала ужасно, катастрофически - так, что буквально касалась упругих стенок потустороннего мира. Я упорно изматывала себя - надеясь, наверно, что всё это для чего-нибудь нужно. Я верила, что небо милостиво лишь к тем, кто не знает пределов, чья единственная цель - сделать, успеть "всё или даже больше".
Это была самая лучшая осень.
Её не было рядом, чтобы чем-нибудь помешать моей любви и моему одиночеству.
Собственно, это и превратило Её из горькой, скандальной, "ничьей" женщины в Грустную королеву. Открыло двери и окна моему солнечному свету. И я открыла солнечному свету глаза. В моей голове Она, щурясь, подставила ему лицо...
"Ничто не повторяется дважды, моя милая".
Будущая осень никогда не станет такой, как предыдущая.
Такой, как моя самая сладкая осень, горчащая прелой листвой.
Такой, как жаркое увядание моей Королевы.
Вещи не повторяются дважды.
Я слышала, женщине, потерявшей нерождённого ребёнка, нужен год, чтобы отгрустить это. Чтобы отпустить до конца - намного больше, пожалуй, вся жизнь... Но чтобы отгрустить - год. Это связано с тем, что, ожидая его появления, она представляет его в каждом времени года. Смотреть на снег зимой, нюхать весенний воздух, улыбаться душному лету... Шуршать листьями осенью. Когда круг замыкается, становится лучше.
Любовь к моей королеве уходила так же.
Она сдавала крепости постепенно.
Я ждала, что всё закончится в феврале. Первые стихи к Ней были написаны в феврале.
Но я ошибалась. Ведь по-настоящему всё началось прошлым летом, после июня.
Тогда мы перестали видеться. Тогда стихи вырвались, вылились из моего сердца, как река выходит из берегов.
Эта река текла целый год.
Сберечь Её на краю света от увядания осени.
Пережить тысячу маленьких смертей от Её холода зимой.
Взмыть солнечным золотом в небо, к Её вершинам - весной.
Стать королевой лета и забыть Королеву Зимы.
Я отгрустила свою любовь и осталась целой.
И вот она, новая осень, и другая любовь, такая же вечная, такая же сильная - как с этими любовями оно и бывает. Жизнь продолжается, друг мой.
Жизнь продолжается...
Но я всегда буду помнить свою запредельную осень.
Комментариев нет:
Отправить комментарий